ТРИЖДЫ НА ЗАЩИТЕ РОДИНЫ

Московский цыган Амиджан Сейдаметович Козьбеев рассказал мне о своей родне.

«Братья отца воевали, все вернулись живые, с наградами: Абдиша, Амидждан, Арслан и Монтий. Но говорить я буду не о дядях (у меня даже их карточек нет), а о том, что сам хорошо помню. Жили мы перед войной в Москве, отец работал кузнецом, у него была бронь, и в армию его взяли только в сорок третьем. А мама с самого начала была санитаркой.

Отец мой - с 1894 года рождения. Казибеев Сейдамет Оглович. В Гражданскую был у Деникина. А когда стало ясно, к чему клонится, ушёл к Будённому, и поэтому после его не трогали. Это была его первая война.

Потом он жил под Мелитополем. Оттуда приехал с братьями в Москву. Возле Киевского вокзала раньше стояли бараки (их называли «ключики»). Там жило много крымских цыган. Отец пошёл работать в метро. Был кузнецом, а ещё откатчиком. Помню, его с братьями наградили нагрудными знаками метростроевцев с красной эмалью и буквой «М». Тогда же он женился. Мама - тоже крымская цыганка.

В 1934 году всех наших переселили в бараки рядом с Новодевичьим монастырём. Москвичи, помню, ещё шутили: «Остановка - цыганское посольство!». Отца (единственного из братьев) забрали на финскую войну. Это - считай - уже вторая. Ну а с третьей - Великой Отечественной - он вернулся только в 1946 году трижды раненый. Под сердцем была пуля, но врачи сказали: «Не будем резать, потому что умрёт на столе». Он стал работать в артели инвалидов и дожил до 1955 года.

Я был мальчишка, и любил слушать его рассказы о войне.

Ну, вы же знаете, что такое пехота. Куда ткнут - туда и иди. Вначале отец был рядовым, под конец стал лейтенантом. Рассказывал, как воевал в болотах. Говорил, что очень тяжело было зимой, в холода.

А летом был такой случай. «Заняли, - рассказывает, - деревню. Всё вроде тихо. Полезли мыться в речку. А тут как раз немцы неожиданно ударили. Мы повыскакивали голые кто куда. Я только и успел схватить оружие. Залез в сено и жду, когда поближе подойдут. Немцы подошли - я отстрелялся и голый убежал в лес».

Цыгане смеялись, когда слушали эту историю. Отец был мужчина крупный, за сто килограмм! Быстро бегать не мог, из-за этого и ранили.

Наши тогда наступали в сторону Кенигсберга отец с пошел в деревню, а остальные части только подтягивались. Фашисты сообразили, что наших мало и окружили их. Куда деваться? По окнам, по дверям из автоматов не бьют. Кричат «Сдавайтесь!». Отстреливались, конечно, но скоро патроны были уже на исходе. Тогда хозяйка дома говорит: «Идите за мной». Там были длинные сени, а через них выход назад, на огороды. С той стороны тоже сидели немцы, но немного - всего пять или шесть. Отец с товарищами их пострелял, и они прорвались к роще. Все бегут, а отец сзади. Пуля попала в спину и застряла под сердцем. Солдаты видят - он упал. Вернулись. Подхватили под руки - и в лес. Немцы преследовать их не решились.
Отец был в сознании. Тащить его было очень тяжело. Он говорит: «Оставьте меня, уходите». Но его не бросили. Волокли два километра - а там наткнулись на своих. Подмога шла.

С ранением он пролежал в госпитале под Кенигсбергом месяца четыре.

Выписали его уже в хозвзвод. С ним он был до конца войны. Отец говорил мне, в каком немецком городе его застала победа, но этого я точно не вспомню».