СЕМЬ ГУБНЫХ ГАРМОШЕК

Стоит перед глазами Коля, военнопленный, который работал у немцев конюхом. У немцев было много лошадей, которых прятали в балке - в русле пересохшей речки. Однажды, ночью наши устроили такой артобстрел, что мы еле выжили, спрятавшись в подвале. А утром все пошли смотреть на то место, где были лошади. Лошади все были убиты, а некоторые просто разорваны на части. В самой же балке вся земля пропиталась кровью, что даже ходить было неприятно. Мать сразу же отправила отца за конским мясом, которое уже разносили по домам жители. Но когда он принес домой целое бедро, то мать опять выговаривала отцу, что он взял не то мясо. Оказалось, это была старая лошадь и когда мясо варили, оно пенилось и воняло конским потом. Приходилось варить его долго и нудно.

В это же утро Коля поехал куда-то за хутор на подводе и прямо в нее угодил наш снаряд. Подводу разнесло в клочья, лошадь тоже, а вот Колю принесли на носилках к лазарету без обеих ног. Он еще был жив, а, увидев меня, поманил к себе. Пошарив под собой рукой, он достал немецкую губную гармошку, протянул ее мне и улыбнулся. Его унесли, и вскоре он умер.

Хутор находился на переднем крае знаменитой Голубой линии и подвергался обстрелу днем и ночью. Жить здесь стало просто невозможно. Родители собрали что было из вещей, и ночью мы пешком пошли в Натухаевскую, где нас неожиданно разлучили – отца немцы отправили строить дорогу на Гостагаевскую, а нас с мамой, сестру матери тетю Симу и ее дочь Клаву, а также других станичников помоложе и посильнее, посадили в грузовые машины, довезли до какой-то станицы, затем согнали с машин, построили, и куда-то повели. 

Затем нас посадили на судно и вскоре мы оказались в Крыму в трудовом лагере. Взрослых и старших детей определили работать в поле – копать картофель, рвать сорняки, полоть грядки. Охраняли лагерь, в основном, полицаи из местных предателей. При встрече с ними мы должны были кланяться и снимать фуражки или шапки. Нас детей, матери строго предупредили, чтобы обходили их «десятой дорогой», и «не огрызались» на замечания. 

Как только наши прорвали Голубую линию, немцы, румыны, полицаи, которые руководили работами в лагере и нас охраняли, все бросили, а сами на машинах в спешке уехали в неизвестном направлении. Наши станичники, и мы с мамой в том числе, каким-то образом ухитрились переправиться через пролив и к огромной радости - оказаться на своей Кубани! Помню, что мы снова долго шли, пока нам не посоветовали остановиться в станице Старотитаровской. Там, по рассказам, легче было жить, потому что она располагалось вблизи лиманов, в которых в то время полно было рыбы.

И вот там произошло, как я считаю, невероятное событие. Мимо дома, в котором мы временно остановились, нескончаемым потоком шли и шли наши солдаты. Уставшие, измученные, не бритые, в потрепанных шинелях и фуфайках - они шли группами, поодиночке, не соблюдая никакого строя. Некоторые с трудом несли снаряжение и винтовки. Наши прорвали неприступную Голубую линию, на которую фашисты возлагали большие надежды, и теперь преследовали немцев, удирающих в сторону Азовского моря. 

Мы с ребятам, такими же, как и я, днями простаивали на улице, глядя на бесконечную живую колону.  Проходя мимо, солдаты нам улыбались, гладили по головам, отдавали нам на память все, что было у них ценного. У меня уже было шесть немецких губных гармошек, трофейные конфеты, мы их называли «ломпасеи», они паковались столбиками, по несколько штук в каждом, пуговицы, гильзы и даже немецкий крест, правда, с двумя отломанными концами. Взрослые так же выходили к дороге, здоровались, благодарили за освобождение, выносили, что было из еды, желали остаться живыми. 

Мама долго не задерживалась, и, постояв некоторое время, уходила по делам. Ее уже назначили бригадиром в только что организованный колхоз. Однажды, она, наклонившись рвала траву возле забора, изредка бросая взгляды на идущих солдат. Вдруг, она резко выпрямилась, на миг замерла, и, глядя в след удаляющимся группам, бредущим по всей ширине улицы, закричала не своим голосом: 

- Сыночек!  Васичка!  Ва-а-ся!!

Из   группы, которая   уже далеко отошла от нашей калитки, выбежал маленький, худенький солдатик в длинной, чуть ли не до земли, шинели, и бросился к матери в объятия! Вдогонку ему кто-то прокричал:

- Василий!  Через пятнадцать минут догонишь!

Мама причитала, плакала, целовала. Это был мой старший брат Вася, которого три года назад мы провожали на войну. Проходящие мимо солдаты улыбались, удивлялись такому случаю, надеясь в душе, что и у них впереди возможна такая же встреча. Вася даже не зашел в дом, его покормили, надавали чего-то съестного с собой, - все были счастливы и не переставали удивляться такому стечению обстоятельств. 

Мне Вася подарил еще одну губную гармошку и несколько столбиков немецких конфет. Затем он обнял нас, попрощался и бегом помчался догонять своих.