НАДЕЖДА СМЕКАЛОВА

Я хочу рассказать о женщине, которая живёт у нас в посёлке Зарубино - это Смекалова Надежда Петровна. Мы с ней давно знакомы и наша встреча не первая. Вот, что рассказала о себе Надежда Петровна: «Я родилась в простой крестьянской семье 29 мая 1935 года в Белоруссии Могилёвская область Кировский район деревня Столпище. Мама — Елена Гавриловна, папа — Пётр Ефимович. Знаю, что он прошёл финскую войну. В 1941 году мне исполнилось 6 лет. Детство в годы войны я хорошо помню. Нас у родителей было четверо. Мама нас растила практически одна. Отец пришёл с финской войны весь израненный, лежал на печке. К сожалению, лица его не помню, а мама ухаживала за ним. Когда началась Великая Отечественная война, он ушёл на фронт, но далеко продвинуться ему не удалось. Его отправили обратно домой и он умер в избе на полу. Как пришли немцы в нашу деревню до сих пор не забыть: было тихо, тихо и вдруг немецкая техника оборвала эту тишину. Все испугались, притаились, сидят в избах. Мама обняла нас, мы все четверо прижались к ней. Слышим пулемётные очереди и визг собак. Немцы на мотоциклах расстреливали собак, а на улице ни души. Кругом машины, танки. Стали расселяться по домам. А к нам перешла жить мамина сестра Катя и 8 человек её детей. Она не успела уйти в леса. Её муж Денис успел увести комсомольцев, пионеров, коммунисты ушли. Рыли землянки и так создался партизанский отряд. Маме было нельзя уходить, так как она была связной. Наш дом стоял в ряду третьим от леса. Немецкие части менялись постоянно. Жизнь в оккупации длилась три года. В двух километрах от нашей деревни проходила шоссейка. С 1930 года мама, меня и старшую сестру, посылала к этой шоссейке. Мы сидели в зарослях кустов, считали количество танков и мотоциклистов, которые проезжали мимо. Было на столько страшно, что невозможно описать это состояние. Отмечали мы их кружочками - это танки, крестики-пулемёты, палочки-машины с немцами. Но обычно немцы ездили на танках или машинах. Они шли в Бобруйск, который находился от нас в 16 километрах. Надо сказать, что немцы быстро заняли его. Наших военнопленных было очень много. Их гнали в Бобруйск. Помню к маме прибе-жала соседка и сказала, что гонят военнопленных и там мамин брат Степан. Он служил на границе. И этой же ночью мама собрала, что было из еды и ушла. Её не было неделю. Когда она вернулась мы её не узнали, вся уставшая и молчаливая. Она лежала и смотрела в потолок ни с кем не разговаривала. Когда пришла в себя, соседи спрашивали: «Лена, что там?» Оказывается, на огромном поле были вырыты траншеи, всё поле обнесено колючей проволокой, кругом немцы с собаками. Возможности подойти к военнопленным и дать им еды не было. Мама сорвала голос, когда кричала имя брата. Пленных было видимо-невидимо. Конечно еду немцы отбирали и отгоняли пулемётными очередями. Позднее мы узнали от партизан, что дядю Степана из Бобруйска отправили в Минск. И он погиб там, был сожжён. Как я уже говорила в партизанском отряде был муж маминой сестры - Денис Подвальский. Все сведения мама передавала в партизанский отряд. 

В дневное время немцы обшаривали дома. Бывало и такое, что по ночам нападали на деревню. Проходили страшные перестрелки. Мама стаскивала нас на пол, чтобы головы не поднимали. У нас все стены в избе были пробиты автоматными очередями. Однажды в такой перестрелке чуть не погибли мы сами от наших партизан. За домом мама подготовила землянку, в которой мы сидели и прятались от перестрелки. Один из партизан подбежал и хотел бросить гранату. Но мама успела закричать: «Там дети, дети!» Была такая неразбериха при таких налётах. Многие из наших погибли от рук партизан. Немцы зверели после таких налётов. Громили всё, расстреливали всех, кто попадался на глаза. Казалось над головой свистели пули.

«Карательные отряды» – отчетливо помню их чёрную форму и блестящий на груди круг с изображением овчарки. Я сидела, спрятавшись за куст. Немец шёл с овчаркой, я испугалась и куст зашевелился. Собака меня схватила, я завизжала. Он дёрнул собаку и крик-нул: «Шайс кинде». И вот этот карательный отряд согнал народ в мельницу и заживо сжёг в деревне Козуличи. Эта деревня была от нас в полутора километрах. И только один человек уцелел с этой деревни - мальчишка, который пошел за грибами рано утром. Он прибежал и сказал, что жгут народ. А у нас в деревне собрали всех и стали отбирать девочек 14-16 лет и крепких женщин. Никогда не забыть, как отправляли их пахать. Немцы говорили, что их отправляют в Германию и жизнь там будет хорошей. Музыка немецкая орала, кругом машины, оцепление. Все кричат, девчонки плачут. И мама стояла в этой колонне на погрузку в машины. И колонна была такая длинная. Мы стоим, держимся за мамину юбку, а рядом навалена огромная куча картошки. Очередь продвигается. Немец смотрел, смотрел, долго наблюдал и вдруг заорал маме «цурюк!» А мама боится, если сделать шаг, застрелит. Немец схватил её и кинул в кучу. Мама прижалась к земле, все думали, что немец начнет стрелять. До сих пор не понятно каким образом мы тогда не попали в Германию, что же помогло нам. 

Избежать этой поездки не удалось маминой сестре. У неё осталось восемь детей. Как рассказывали нам, их увезли в другую деревню за пять километров от нас и разместили в школе. Мама собрала что-то из еды, достала самогон где-то и ушла. Оказалось, что два полицая были из нашей деревни. Они были пьяные, согласились отпустить детей за самогон. Мама с ними всю ночь, где ползком, где пешим ходом, где бегом пробиралась домой. И вот нас двенадцать детей, мама была тринадцатая. Все тяготы мы переносили вместе. Питались и желудями, и лебедой, и крапивой, всем, что растёт вокруг. Пахать и сеять немцы не давали. Никогда не забыть эти чёрные блины из гнилой картошки, да и всё пережитое в этом аду не перескажешь. 

Это было зимой. Я болела, у меня воспалилась шея. Я лежала на полу на соломе под фуфайкой. Мама потом рассказала, что не верила в мою поправку. Приходили партизаны за сведениями и мама сказала, что дочка Надя сильно больна. Ночью, как в сказке, честное слово, открывается дверь и с морозным паром входит женщина в тулупе, в шапке с сумкой через плечо. Приходила она два раза - это врач из партизанского отряда. Страх один, что пришлось пережить. Маме было тяжело с такой оравой, и она меня отдала в еврейскую семью в Бобруйск. Хозяйка была учительница, а муж - инженер. Я мыла посуду, чистила картошку, поросёнка кормила, а они маме платили деньги. Спала на сундуке. Стала в Бобруйск приходить какая-то помощь и выдавали зерно, картошку ещё какие-то продукты. Потихоньку стало всё выравниваться, стали обрабатывать поля. Лошадей не было, сами запрягались в плуги, таскали бороны, а дети сеяли. А ещё в годы оккупации немцы вывезли много древесины. Леса спиливали и везли в Германию. Мы собирали опавшие шишки, шелушили их, чтобы в дальнейшем выращивать. У нас неподалёку был организован совхоз, детей организовывали на работы: в готовые борозды высеивали семена, высаживали маленькие пихты, ёлочки, дубки. Один человек идет впереди и маленьким метчиком делает отверстия в земле, а другой сажает и притаптывает ногами. До сих пор дубовая роща, которую мы сажали там. 

Война закончилась и меня забрала к себе папина сестра тётя Маня. Мы жили в посёлке Миратино. Её муж дядя Миша пришёл с войны без ноги. Потом ему сделали деревянный протез. И вот в этом совхозе он работал каким-то заведующим. Отвечал за государственные заготовки. Там я пошла в школу. Тётя Маня сшила из мешка мне сумку. Из этих же мешков делали тетради и разлиновывали. Писали пёрышком, привязанным к палочке, свекольным соком. Учебник был один на весь класс. Задания переписывали в тетрадь и делали домашнее задание. Класс отапливался печкой-буржуйкой. Обуви тоже не было. Обматывали ноги сукном, которое нарезали немецких шинелей. Пока бежали до школы – промокали. Брат мой только три класса закончил, сестра – два. Больше всех училась я. Шли годы и в 1952 году поступаю работать в военный госпиталь. Сначала мы его достраивали, а потом только устраивались на работу. Меня взяли санитаркой. Начальник военного госпиталя был - Неве-домский, а начальник отдела кадров - Коровин. Работы было много. В свободное время занималась в драматическом кружке. Дисциплина, как в армии строгая, занимались и физической подготовкой. Сначала работала в инфекционном отделении, а потом меня перевели на пищеблок – официанткой.  Получала в общей кухне огромные котлы с едой для отделений госпиталя и несли на раздачу. Военных в госпитале было много. В основном - лётчики с ожогами, переломами. Именно в госпитале я познакомилась со своим будущим мужем - Львом Алексеевичем Смекаловым. Родом из Ярославля. В конце 1953 года он демобилизовался из армии. Мы уехали на север в город Прокопьевск. Там работали на шахтах и ждали получения жилья. Там же у нас родилась дочь Татьяна. Мама мужа писала приезжайте, приезжайте и мы приехали в Ярославль. На улице Маломосковской у матери была комната 18 метров. В их доме жили беженцы из Ленинграда, которые остались там. Я устроилась на за-вод "Пролетарская свобода". Работала токарем, сверловщиком, штамповщиком 9 лет. В 1964 году родила сына Олега. Раньше же не сидели с ребёнком, как сейчас. Пошла на курсы водителей троллейбуса. Закончила и стала работать в две смены на троллейбусе. Дочка в садик, сын в ясельки. В пять утра иду на работу, а если вечер, то на работе до часу ночи. Очень уставала от недосыпания. И однажды чуть не задавила человека. Я просто уснула за рулём. И муж настоял, чтобы я ушла с этой работы. Забрал все водительские документы и пошла рас-считываться. Что делать? Пошла учиться на крановщицу башенного крана. В Ярославле многое строилось, профессия была как сейчас говорят, востребованная. Хорошая зарплата, а главное нужна была хорошая квартира. Работала на башенном кране, строила гостиницу около мукомольного завода. На улице Чехова мединститут, на Перекопе водогрязелечебницу, на суздалке 180 кв. дом с первыми лоджиями, на улице Чкалова 3-х и пятиэтажки, в Брагино дома. 

В 1974 году умирает муж. Дочь училась в техникуме, сын в школе. Мне была нужна работа в одну смену. Я ушла на завод по ремонту тепловозов. В то время со всего Советского Союза гнали тепловозы на ремонт и я работала крановщицей на мостовом кране. Сквозняки, сварка, пыль, грязь в цеху. Стала болеть и меня перевели техником ЖКО. На самом деле я работала комендантом молодёжного общежития. Занималась общественной работой, участвовала в художественной самодеятельности и была членом профкома. У меня в общежитии проживало 170 человек. Со мной работали 4 вахтёра,4 уборщицы, прачечная своя была. Экономили на всём. Я была оформлена техником ЖКО и на меня повесили 4 дома. Где-то вода течёт, где-то крыша и вот я принимала заявки от этих четырёх домов. Получалось так - с утра до обеда - заявки, а с обеда работа по общежитию. 

Пришли лихие 90 – е. Дочь уехала на Украину, вышла замуж за военного. Сын учился в институте, надо было помогать. Затем получил распределение в Кострому и жить и рабо-тать в Зарубино. И вот эти 90-е так напугали меня, я думала, что опять война начнётся. Первый инфаркт я получила из-за этих переживаний. Но ничего Бог миловал, всё обошлось. Даже потом устроилась на работу санитаркой в ж.д. больницу. С чего началась моя трудовая деятельность, тем и закончилась. Трудно было, но я смогла преодолеть все трудности и не дай вам бог узнать, что такое война, голод, смерть людей».

Автор: Бакшеевская сельская библиотека Костромская область Костромской район.